Направляясь из Найроби в Уганду, я решил не поддаваться соблазну поездки по новому шоссе, связывающему две восточноафриканские республики, а воспользоваться, несмотря на поздний час, горной дорогой. За кенийским городком Китале начинаются глухие районы, куда обычно не пускают туристов Именно там я свернул с большака и начал петлять по склонам Элгона.

Мне уже давно хотелось попасть в этот редко посещаемый уголок Африки. Элгон — древний вулкан, по склонам которого проходит граница между Кенией и Угандой. Это не просто гора, а величественный горный массив, покрытый сизо-чёрными лесами. Он вознёсся над великими африканскими разломами, обрывающимися к востоку, в сторону необъятных, почти не освоенных человеком лавовых плато. Признаюсь, меня влекли сюда не только красоты природы, но об этом чуть позже...

В предвечерних сумерках, когда солнце уже почти зашло, но его мягкий свет ещё брезжит откуда-то снизу, наступают удивительные минуты. Воздух кажется каким-то плотным, осязаемым. Тени вытягиваются, а затем мгновенно исчезают. На землю опускается полумрак, который смазывает контуры снующих по дороге велосипедистов, скользящих вдоль обочины женщин с ношами на головах и, что самое опасное, местных гуляк, уже успевших приложиться к банановому пиву — помбе. Включать в эту пору фары — пустое дело. Самый сильный свет устремляется от автомобиля на несколько метров вперёд и затем, отражаясь в сером, пропитанном парами воздухе, возвращается обратно, ослепляя водителя.

К тому же дорога, ожидавшая меня впереди, была не из лучших, и я счёл разумным не углубляться ночью в этот горный район, а заночевать прямо в машине.

Наскоро приготовив постель и поужинав, я выключил фары. Покрытые лесами пологие склоны гор начали светиться призрачным, зелёным светом. Создавалось впечатление, будто на гигантской сцене природы происходит смена декораций, и чья-то невидимая рука поднимает одну кулису за другой.



Люди племени покот, которые некогда пасли свои стада на альпийских лугах потухшего вулкана, нарекли эти горы «Об-Доиньо Элгоон» — «Холмы, имеющие форму груди». Их легенда гласит, что покотский клан элькони произошёл от одной великой и доброй женщины. Её звали Мать. У неё было так много детей, что выкормить всех ей было не под силу. Тогда она превратилась в большую гору. «Я не могу прокормить вас своим молоком, — сказала Мать на прощанье всем сыновьям и дочерям. — Поэтому разводите скот на этих холмах, и вы будете счастливы».

У старой легенды есть современное продолжение. Редко, очень редко потухший вулкан дрожит, и зловещий рокот доносится из его недр. «Это Мать сердится на вазунгу (белые, европейцы на суахили) — говорят люди покот. — Когда-нибудь она защитит своих детей, и тогда люди элькони будут вновь пить молоко Матери».

Но в эту ночь Элгон мирно спал.

Проснулся я поздно, наверное, оттого, что в машине было темновато: все окна залепили любопытные физиономии мальчишек, безмолвно ждавших моего пробуждения.

Начинавшийся день обещал быть пасмурным и дождливым. Где находится вершина Элгона, угадать уже было трудно: свинцовые тучи сплошной пеленой покрыли горы. Машина еле ползла по взбиравшейся вверх разбитой колее.

Это один из наиболее уединённых уголков Восточной Африки. Здесь практически не бывает приезжих. Неудивительно поэтому, что у такой редко посещаемой горы есть тайна. Впервые я узнал о ней не здесь, а ещё в Кении.

Я возвращался с сахарных плантаций в Кису-му и остановился позавтракать в небольшом ресторанчике. На поданном официантом меню, состоявшем из куцего перечня сандвичей и фруктовых соков, я прочитал название заведения: «Нанди-бэр». Нанди — племя, живущее в том районе. Но бэр? Ведь по-английски — это медведь. Почему вспомнили об этом животном здесь? За исключением Атласских гор, по ту сторону Сахары, в Африке до сих пор не обнаружили следов ни живого, ни ископаемого медведя. Я задал этот вопрос старику индийцу, владельцу ресторанчика.

— Чем загадочнее название заведения, тем больше в нём посетителей, — важно ответил он, накручивая на палец прядь чёрной бороды. — Но дело не только в этом. Я прожил в Нандиленде шестьдесят восемь лет, и все эти годы слышу разговоры об этом звере. Англичане называют его нанди-бэр. Охотники нанди и кип-сигис, особенно лет сорок-пятьдесят назад, когда в этих местах не было дорог и плантаций, часто рассказывали, что встречали в горных лесах свирепого зверя, который поднимается на задние лапы и лазает по деревьям.

— Так не обезьяна ли это?

— Я тоже так думал, пока перед началом войны здесь один за другим не повторились страшные случаи. В районе была сильная эпидемия ящура, и домашний скот погибал сотнями, кругом на дорогах валялись трупы. Потом эпидемия прошла, а из заброшенных деревень всё чаще стали приходить известия о том, что какой-то зверь начал нападать на людей. Очевидно, во время падежа скота, когда было много пищи, медведь расплодился. Рядом с убитыми обнаруживали следы, не похожие ни на львиные, ни на леопардовые. И уже тем более не обезьяньи.

— А сейчас происходят подобные случаи? — поинтересовался я.

— Нет. В последнее время о медведе забыли, хотя нанди и кипсигис, особенно старики охотники, утверждают, что — в пещерах и в дуплах больших деревьев живёт сильный загадочный зверь.

Я посмотрел кое-какие книги, отчёты охотничьих экспедиций, поговорил с проводниками сафари и обнаружил, что авторитеты к идее существования медведя относятся недоверчиво. И всё же даже по этим случайным источникам можно было очертить место обитания полуфантастического зверя: Нандиленд, лесистые уступы гор на земле племени покот и предгорья Элгона.

Позже случай свел меня в Западной Кении, в городе Китале, с Бобом Фостером — одним из самых старых кенийских охотников хантеровской школы, лучшим знатоком Элгона и гор Центральной Кении. Я попытался выведать у него что-нибудь о таинственном животном.

— Не люблю возвращаться к этой теме, — не без горечи сказал он. — В двадцатых годах, когда я был помоложе, зверь несколько раз почти был у меня в руках. Но вы знаете, что такое охотничье счастье? Каждый раз глупый случай мешал мне. А когда после я заикался о том, что видел зверя, меня поднимали на смех.

— Значит, вы всё-таки видели медведя?

— Я не утверждаю, что то был именно медведь. Но это большое животное, больше человека, очень сильное и, бесспорно, ещё неизвестное. В 1928 году я охотился близ Элгона, на реке Грик, когда ко мне прибежал человек от вождя племени багваре с известием, что на их землях появился дубу — медведь. Я бросил всё и поспешил в деревню. Минувшей ночью дубу разорил птичник, ударом лапы разрушил забор и удалился. Багваре — смелые охотники, выходящие со щитом и пангой (панга — длинный нож, используемый африканцами на сельскохозяйственных работах) один на один с леопардом. Услыхав шум, они бросились во двор, но, увидев Дубу, отступили. Почему-то этот зверь вселяет в них суеверный страх.

Я направился по следу, который уходил в горы, и в сумерках пришёл к пещере. Собака обыскала её, но там было пусто. Я залез на дерево и просидел в засаде всю ночь. Тщетно! Следующим вечером я снова караулил пещеру. Ночь выдалась тёмной, но у меня зрение не хуже, чем у кошки; вдруг внизу раздался шум, и я, приглядевшись, понял, что на меня идёт «он». Животное было крупное.

Я решил сразу не стрелять, а сперва понаблюдать за дубу. Он шел медленно, на четырёх лапах, вразвалку. О цвете его шерсти я ничего не могу сказать, но она была длинная, уши большие и круглые. Дубу проследовал в пещеру, но вскоре вышел из неё и полез на дерево. Затем посредине ствола остановился и, беспокойно засопев, спустился вниз. Очевидно, он учуял меня.

Стоя на задних лапах, дубу вдруг заревел и направился в сторону моего дерева. Поверьте, ни до, ни после я не слышал подобного рёва — вибрирующего, полного силы и ярости. Нервы сдали, я вскинул ружьё, но ствол задел за ветку, и пуля пролетела мимо. Дубу ударил лапой по дереву и скрылся в темноте.

Когда рассвело, я увидел на коре ствола царапины от когтей, которым вполне мог бы позавидовать лев. А с дерева, на которое ночью лазил медведь, свисала полуобглоданная туша кабана. Очевидно, он оставил её там и возвращался поужинать... Я провёл на дереве ещё неделю, но животное так и не вернулось. Африканцы говорят, что дубу никогда не возвращается на то место, где он столкнулся с человеком.

— Это была ваша первая и последняя встреча? — спросил я.

— О нет. Года через три мне пришлось искать новые охотничьи участки в районе гор Се-керр, к востоку от Элгона. К полуночи мои спутники уехали в Китале, а сам я отправился спать в машину. Проснулся я от шороха, который мог услышать, пожалуй, лишь охотник. Такой же зверь, может быть, чуть поменьше, с переливающейся в лунном свете каштановой шкурой, стоял метрах в десяти, изучая брошенные вечером консервные банки. Я хотел было схватить ружьё, но с ужасом вспомнил, что оно осталось в палатке, где мы пировали. Когда я попытался в неё перебраться, зверь заметил меня и скрылся мелкой рысцой, зажав в зубах поблескивающую в лунном свете банку. Это случилось на землях племени покот, которое называет зверя чемисет.

Справа: Так, по мнению моих кенийских коллег, может выглядеть таинственный чемисет, он же нанди-бэр, он же дубу.

Рассказ Боба Фостера очень заинтересовал меня, и сейчас, собираясь на Элгон, любопытства ради я захватил с собой дюжину фотографий животных, среди которых были и изображения медведей. В литале (маленькой деревеньке) Кабуророн, у истоков той же реки Грик, угостив старых охотников несколькими пачками «Краснопресненских», я показал им фотографии. Охотники называли своими именами льва, слона, носорога, сразу же сознались, что никогда не видали моржа и белого медведя, долго хихикали над тигром — «полосатым леопардом». Австралийского сумчатого медведя-коала они тоже не признали, а вот увидев нашего бурого мишку, удивленно ахнули: «Чемисет!» Но больше смотреть на медведя старики не захотели. Оказалось, по поверью, в чемисете живет злой ночной дух. Молодежь осталась более равнодушной к фотографии медведя, называя его кто чемисет, кто дубу. А мальчишки начали уверять, что видели такого зверя среди камней, окружающих кратер Элгона. То же самое повторилось и в двух других литалах, где я показывал фотографии.

Я ни в коей мере не тешил себя надеждой внести вклад в решение загадки африканского медведя. Элгон манил меня сам по себе.

В литале за Кьесовери, закончив очередной эксперимент с фотографиями медведя, я обратился к омвами, старейшине, с просьбой дать мне проводника в горы. Я знал, что наряду с продажей кофе и бананов один из главных источников доходов местных жителей — браконьерство. Следовательно, должны быть люди, которые знают малоизвестные тропы, ведущие к расположенным вблизи вершины озёрам-водопоям, да и к самому кратеру, где водится много зверья. В том числе, кто знает, и чемисет...

Омвами затянулся «краснопресненской» и, хитро сощурив глаза, пошёл на откровенную.

— Если господин знает, что мои люди ходят в горы, то он знает, и зачем они туда ходят. Я дам проводника, но смотрите, чтобы моя услуга не обернулась неприятностью для литалы. В один день уложиться трудно, рассчитывайте на два.

Я поблагодарил омвами, заверив, что всё будет «мзури» (хорошо на суахили) и, пока ещё не стемнело, поспешил в находящуюся неподалеку пещеру. Недавние исследования археологов из угандийского университета Макерере показали, что пещера эта была заселена человеком ещё в каменном веке.

Теперь по решению правительства вся территория вокруг пещеры объявлена заповедной. На главной дороге напротив пещеры установлен указатель: «Историческая естественная пещера». Она представляет собой обширный, устланный соломой грот, из которого вглубь уходят отсеки. Под тёмными сводами виднелось несколько округлых позеленевших предметов, которые на первых порах я принял за черепах. Но потом, приглядевшись, я понял, что это камни, покрытые мохом. На протяжении веков они служили столом пастухам покот, которые, быть может, прятались здесь, отражая атаки свирепого чемисета.

В лесу было темно и тихо. Но стоило первому лучу солнца проткнуть смыкавшийся над нами шатёр из крон, как зеленоватая мгла рассеялась. И мгновенно, как по мановению дирижерской палочки, над нашими головами раздались треск, чмоканье, замелькали какие-то тени. Это десятки обезьян-колобусов, словно делая утреннюю зарядку, стали раскачиваться на ветках и не то кричали, не то кукарекали, приветствуя наступающее утро. Горное эхо подхватило их крики и громким многоголосым хором разнесло по всему лесу.


Часа через три стало значительно холоднее. Сырой, промозглый ветер дул откуда-то сверху, прямо с неба, напоминая, что, несмотря на близость экватора, здесь случаются и снег, и град. Над тесниной поднялись клубы пара — наверное, там били горячие источники. Скоро они сомкнулись с пеленой облаков, спускавшихся сверху, и заволокли всё вокруг серым, промозглым туманом.

Может, он где-то здесь недалеко, этот самый чемисет, или дубу? Но ожидать увидеть его так, ни с того ни с сего, было бы слишком самонадеянно. Легче посчитать, что его не существует.